Шуттовской рай - Страница 67

Я уже давно отказался от попыток убедить его, что желательно спать дольше, чем час-другой за один раз."

Дневник, запись № 244

– Мне действительно пора уходить, – заявил Шутт, снова взглянув на часы. – Я уже опаздываю с проверкой личного состава.

– Расслабьтесь, капитан, – ответил Сидней, – в очередной раз протягивая руку к бутылке вина. – Эти ваши сорвиголовы вполне способны сами о себе позаботиться, и вам вовсе не нужно стоять у них над головами… во всяком случае, должны быть способны. Кроме того, я считал, что вы для того и носите на руке эти жужжащие коммуникаторы, чтобы они могли связаться с вами, если произойдет что-то важное.

– Полагаю, вы правы, – согласился командир, но при этих словах невольно бросил взгляд в сторону выхода из ресторана. – Наверное, я немного нервничаю с тех пор, как напали на Тиффани и Дока, и не вполне уверен, что легионеры всегда советуются со мной, прежде чем приступить к действиям, как вам хорошо известно.

– Не напоминай, Виллард, – сказала Дженни Хиггинс, слегка поморщившись, и протянула оператору свой бокал, чтобы тот его заново наполнил. – То есть, мы приняли твои извинения и все такое, но не испытывай судьбу. Знаешь, я подозреваю, что мы все еще умирали бы от нетерпения под стражей, если бы ты не вспомнил, что я ходила в школу медсестер до вступления на блестящее поприще репортера. Кстати, как поживает Гарри?

– Похоже, у него все идет хорошо, – сказал Шутт. – По крайней мере, его все труднее становится удержать в горизонтальном положении, пока он не поправится. К счастью, по-моему, он имеет достойного противника в лице Бикера. И кстати, позволь еще раз поблагодарить тебя за перевязку.

– У меня было много подобной практики, но еще лучше я разбираюсь в ушибах костей, – заметила журналистка. – Если когда-нибудь об этом зайдет разговор, не позволяй никому убедить себя, что хоккей на траве – игра для женщин. Он может быть столь же, или даже более жестким, чем лакросс – по крайней мере, мы в него так играли. – Она помолчала и вопросительно посмотрела на командира. – Может, мне не следует об этом говорить, но осознаешь ли ты, что уже в пятый или шестой раз благодаришь меня за перевязку твоему сержанту?

– Правда? – Шутт нахмурился и потер лоб пальцем. – Извини. Я не хотел повторяться. Кажется, в последнее время я стал немного забывчив. Наверное, слегка устал.

Журналистка и оператор переглянулись. Невозможно было не заметить глубокие морщинки усталости, прорезавшие лицо Шутта, хотя они и старались не делать по этому поводу никаких замечаний.

– Да ладно, – командир легионеров пожал плечами и принужденно улыбнулся. – Вот за что вы действительно заслуживаете благодарности – это за готовность повременить с репортажем, хотя бы некоторое время. Я понимаю, насколько важен для вас этот материал.

– Нет, не понимаете, – пробормотал Сидней, отводя глаза и делая глоток из бокала.

Дженни бросила на него сердитый взгляд, потом продолжила беседу.

– Очень мило с твоей стороны, что ты нас благодаришь, – непринужденно ответила она, – но репортеры не такие уж бесчувственные, Виллард, что бы о нас ни говорили, – хорошие репортеры, по крайней мере. Нетрудно понять, что репортаж поставит под угрозу твоих переодетых оперативников, поэтому нет ничего особенного в том, что мы согласны немного повременить.

– Но, Дженни, – осторожно сказал Шутт, – вопреки общему мнению, и я не такой уж бесчувственный. Что вы там сказали, Сидней, – что я не понимаю, насколько важен для вас этот материал?

– Что? – Оператор удивленно замигал, неожиданно оказавшись в центре внимания. – О… ничего.

Командир легионеров откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки, поочередно переводя взгляд каждого из собеседников.

– Послушайте, – сказал он. – Я с вами был совершенно откровенным и искренним, и все вам обоим рассказал, вероятно, даже больше, чем следовало. Так что просьба оказать мне ту же любезность не столь уж велика. Так чего же я не знаю о вашем участии во всей этой истории?

На мгновение за столом повисло неловкое молчание. Затем журналистка пожала плечами.

– Скажи ему, Сидней, – разрешила она.

Фотограф поморщился, потом заговорил.

– Вот уж действительно "язык мой – враг мой". Ладно, капитан. То, о чем я так неосторожно упомянул, – это что от этого задания зависит наша дальнейшая работа. Редактор новостей не вполне поверил, что здесь есть что-то интересное, но Дженни давила на него, пока он не согласился послать нас, но с условием: если мы не раскопаем нечто, оправдывающее расходы на перелет, то можем вообще не возвращаться, а все положенные нам выплаты и компенсация за увольнение пойдут на возмещение стоимости этой бессмысленной авантюры.

– Почему, Дженни? – спросил Шутт.

– О, он просто довел меня до белого каления, – призналась журналистка. – Вел себя так, словно я выдумала все это с целью заставить службу новостей оплатить нам с Сиднеем каникулы на Лорелее, чтобы заняться там любовью. Я все пыталась убедить его, что это настоящий материал, и… ну, когда он поставил вопрос ребром, я не могла отказаться, а то получилось бы, что он был прав с самого начала.

– Интересно, – заметил командир. – Но я хотел спросить, почему ты не хотела мне об этом рассказывать?

Дженни пожала плечами.

– Не знаю. Наверное, не хотела, чтобы ты считал себя чем-то нам обязанным. У тебя привычка брать на себя ответственность за всех и за все, что тебя окружает, Виллард, и я боялась, чтобы не получилось так, будто мы пытаемся сыграть на твоей щедрости… или на чувстве вины.